Профессор Чаба Варга: "Без теоретических и в особенности философских оснований право не будет иметь практически никакой опоры, повиснув на волоске"
Профессор Чаба Варга (Csaba Varga) – венгерский правовед, крупный специалист в области философии, теории, социологии права, юридической методологии и сравнительного правоведения. Его авторству принадлежат четыреста работ. Большинство из них опубликовано на английском, немецком, французском и других языках.
Он лично знаком с большинством выдающихся европейских и американских теоретиков права второй половины XX и начала XXI века.
В 1995 г. на базе юридического факультета Католического университета Венгрии профессор Ч. Варга основал и возглавил Институт философии права. Учебная программа последнего предлагает один из самых широких курсов по теории и философии права в Европе.
Ч. Варга нередко преподавал в качестве визит-профессора во многих вузах мира. Так, он выступал с лекциями в институтах Лунда, Токио, Канберры, Эдинбурга, Мюнстера, Корнелльском и Йельском университетах.
При всем этом – профессор Варга далеко не просто кабинетный ученый. Достаточно сказать, что в 1990-е гг. одно время был советником по правовым вопросам Президента Венгрии…
В Сибирском федеральном университете профессор Ч. Варга прочел курс "Парадигмы юридического мышления" студентам юридического института. Приезд профессора Ч. Варги в Красноярск состоялся благодаря инициативе Ирины Дмитриевны Мишиной, заведующей отделением сравнительного правоведения Юринститута СФУ.
Мысль взять интервью у профессора Ч. Варги возникла почти случайно. Предварительно было отобрано восемь глобальных вопросов. Но в течение часа, отведенного на разговор, профессор Варга успел ответить лишь на три из них. Однако содержание беседы вышло далеко за рамки заданных вопросов…
– Профессор Варга, как известно, некоторые юристы отрицательно относятся к теории права. Бытует мнение, что ей свойственны отвлеченные, а порой даже бессмысленные рассуждения. Более того, в Западной Европе и США курс теории государства и права, за редким исключением, студентам не преподается. В связи с этим интересно узнать Ваши аргументы против скептиков юридической теории.
– Действительно, в настоящее время юридическая теория как учебная дисциплина переживает упадок. Я считаю, что отчасти он вызван происходящей "американизацией", из-за которой европейские университеты становятся более прагматичными, в большей мере нацеленными на решение непосредственных проблем, связанных, скажем, с глобализацией, окружающей средой. Это ведет к ослаблению образованности юристов, их мудрости, которой так знаменито римское право. Иными словами, юридическое обучение сводится к усвоению лишь "технической" стороны дела. Университеты подстроились под образовательный процесс, который дает только знания, навыки, умения, как действовать в определенной сфере банковского, финансового права и т.д.
Печальный опыт, с другой стороны, демонстрирует практика СССР. Здесь существовала идеологическая необходимость наполнить каждую дисциплину в правоведении положениями марксистско-ленинской теории государства и права. К счастью, юридическая теория выжила и в России, и в Центральной Европе. Теперь мы восстанавливаемся от последствий такой идеологизации.
Тем не менее без теоретических и в особенности философских оснований право не будет иметь практически никакой опоры, повиснув на волоске. И если юриспруденция окажется пустой изнутри, то она превратится в одну технику. Это приведет к утрате назначения и социальных функций правоведения.
Я не стал бы утверждать, что в Германии теоретизирование в области юриспруденции исчезло. Вместе с тем по своему значению курс философии права поставлен в этой стране в один ряд с юридической информатикой и другими подобными занятиями. В Северной Америке теория права вообще никогда не рассматривалась в качестве серьезной дисциплины. Но я бы сказал, что так называемые "позитивные" предметы – коммерческое, гражданское, уголовное право и т.д. – приобретают значение лишь при условии, если они несут в себе некоторое теоретически сформулированное послание. Сами же методы данных отраслей права, точная интерпретация определенных юридических норм, содержащихся, скажем, в уголовном, гражданском кодексах, — это техника, которая может быть усвоена во время работы в прокуратуре, судах и т.д.
Более того, право не существует самостоятельно. Наоборот, оно очень сильно взаимосвязано, переплетено с нашим пониманием, практикой общения. В этом смысле право подобно вершине айсберга. Оно представляет собой видимую часть существующего культурного континуума, который называется юридической традицией. В ее рамках право и есть то, что получает свою реализацию. Но с помощью кого? С помощью нас. Поэтому без социального аспекта жизнь права немыслима.
Разумеется, право создается с целью осуществления будущего регулирования, например, каких-либо действий судьи. Но что выступает базой для такого регламентирования? Ею и является юридическая традиция. Практика же все в большей степени становится шаблонной, рутинной; в праве, которое всегда формулируется так, чтобы отвечать текущим потребностям общества, нет ничего неизменного. И единственный, по моему мнению, учебный предмет, который готовит учащегося к творческому характеру профессии юриста, — это философия и теория права.
В образовательных университетских программах, скажем, России и Венгрии, юридической теории нередко придается большое значение. Но я хотел бы подчеркнуть, что этого недостаточно. Нужно, чтобы материал предмета не уподоблялся содержанию справочника. Если учебник полон имен, информации, то это, на мой взгляд, не философия права. Конечно, можно упомянуть тысячу фамилий; но вы должны посвятить себя некоторым самым интересным школам в теории права. Не затем, чтобы просто сформировать у студентов представление о таких доктринах, а с целью показать обучающимся, как мыслить о праве и в рамках права, исходя из этих концепций.
Вот почему у нас преподаются теория права, общая теория государства, введение в юридическое мышление. Также предложено две альтернативные дисциплины: "Сравнительное изучение юридических культур" и "Политическая социология". Более того, существует много факультативных предметов, например, мой курс "Право и язык".
Я начинаю преподавать с четырех направлений: право как нормативное явление, право как лингвистический и логический комплекс, право как социальное и психологическое явление и право с аксиологической точки зрения. Вдобавок шесть часов в семестре посвящено объяснению марксизма, скандинавского реализма и нормативизма Г. Кельзена. На марксизме я останавливаюсь в силу моего уважения, а не симпатии к этому учению. Ведь после успеха научного позитивизма О. Конта марксизм был первой настоящей и грандиозной попыткой придать юриспруденции методологию, свойственную естественным наукам.
Возможно, в ходе лекций я и называю тысячу имен. Но они не усваиваются в виде справочной информации, что бессмысленно. Сами по себе фамилии не представляют интерес. Студентам важно продемонстрировать, как мыслить о праве и в рамках права на основе той или иной теоретической концепции. В этом состоит предмет философии права. Таким образом, обучающиеся получают понимание того, как размышляет философ права.
Мои студенты также читают много работ по юридической теории. Они знакомятся с сочинениями XIX в. и современной литературой, например, трудами Г. Харта, Р. Дворкина, нормативистов и скандинавских реалистов.
– Профессор Варга, свой следующий вопрос я хотел бы начать с цитаты из работы Г. Кельзена. В 1944 г. в предисловии к книге "Общая теория права и государства" он писал: "Сегодня, когда в великих и влиятельных странах, находящихся под властью партийной диктатуры, некоторые из самых выдающихся представителей юриспруденции не знают более важной задачи, чем обслуживать своей “наукой” действующую политическую власть, чистая теория права кажется несвоевременной. Если автор, тем не менее, решил опубликовать настоящую работу, то он сделал это с тем убеждением, что в англо-американском мире, где свободу науки продолжают чтить и политическая власть, в отличие от других государств, стабилизирована лучше, мысли и идеи пользуются большим уважением, чем сила; а также с той надеждой, что даже на европейском континенте, после его освобождения от политической тирании, молодое поколение будет покорено идеалом независимой науки права; ведь ее результаты не пропадут никогда". Профессор Варга, Вы начали заниматься философией права в 1965 г. Разумеется, Вы осознавали, что свобода научного творчества в выбранной Вами профессии была в то время очень ограничена. Вся ваша карьера могла бы пройти в условиях одной официально установленной идеологии. Почему же Вы решили посвятить себя изучению философии права? Может быть, у вас были то убеждение и та надежда, о которых говорил Г. Кельзен?
– Нет, не эти соображения повлияли на мой выбор заняться философией права. И в целом приведенная цитата Г. Кельзена не кажется мне блестящей. Она, скорее, представляет собой политическую актуализацию. Примерно то же можно увидеть в случае, когда в предисловиях к книгам советских ученых-юристов формулировалась связь их теоретических исследований с материалами XX съезда КПСС, предстоящей эпохой коммунизма и т.д.
Это не так интересно, но, как говорят, подготовленное А. Ведбергом англоязычное издание "Общей теории права и государства", откуда Вы процитировали данный текст, является самым худшим из всех переводов сочинений Г. Кельзена. Далее, по-видимому, идет перевод "Чистой теории права", который сделал М. Найт. Не мне судить… Однако самого автора работа М. Найта не удовлетворила.
Г. Кельзен же был для Америки иммигрантом. Его не приняли преподавать в какой-либо из юридических институтов США, так как в этой стране почти никто не понимал кельзеновских теоретических представлений. Поэтому Г. Кельзен занялся международным правом, работал в органах Организации Объединенных Наций, стал публиковать учебники, получил место на кафедре политологии Калифорнийского университета в Беркли, хотя его идеи практически не связаны с политологией.
Известен следующий случай. Ференц Мадл, Президент Венгерской Республики в 2000-2005 гг., был, наверное, первым получателем американской стипендии Форда из коммунистической Венгрии. Он учился у А. Эренцвайга, преподавателя международного частного права. И вот Ф. Мадл посетил в Калифорнии Г. Кельзена, который обрадовался этому визиту. Дело в том, что Г. Кельзен испытывал теплые чувства к Венгрии; здесь к нему пришел первый успех. К тому же вы должны знать, что Будапешт, также называемый Юдопештом, и Вену связывают близкие отношения… В общем, Ф. Мадл встретился с Г. Кельзеном, и тот выразил крайнее неудовольствие Америкой. Но такова была судьба Г. Кельзена – остаться жить в США… Представьте себе: он читал лекцию в аудитории, где присутствовало двести человек, и после двух часов общения с ними один из студентов задал вопрос: "В конце концов, профессор, о чем Вы говорите?" Это неудивительно, ведь кельзеновские идеи имеют мало общего с интеллектуальным базисом юристов США.
Как я полагаю, до некоторой степени верно, что Г. Кельзен не является философом права в том смысле, в котором так можно охарактеризовать Г. Харта или Р. Дворкина. Впрочем, другой вопрос, относится ли Г. Харт вообще к философам права; а то, что делает Р. Дворкин, по моему мнению, вовсе нельзя назвать философией права. Это интеллектуальная реконструкция подходов к тому, как строить аргументацию друг с другом по обе стороны Америки. Весь Р. Дворкин может быть интерпретирован только тогда, когда вы находитесь внутри данного сообщества. Иными словами, он выставляет те подходы, которые способны достигнуть результата лишь в постмодернистской, либеральной, более или менее космополитической среде. Замечательная, вызывающая уважение работа. Но она не отражает универсальное состояние, положение права. Это очень специфическое, социальное, интеллектуальное, политическое основное направление в политкорректной американской обстановке.
На мой взгляд, Г. Кельзен не входит в число самых авторитетных фигур в юриспруденции. Например, я не могу поставить его рядом с Г. Радбрухом. Мне кажется, Г. Кельзен играет роль, аналогичную М. Веберу. Без введенных М. Вебером концепций рациональности и бюрократии немыслима современная Европа, во всяком случае, ее интеллектуальная составляющая. Г. Кельзен же, по моему представлению, — это тот, кто дал форму континентальному праву. Такова роль Г. Кельзена. Следовательно, здесь речь идет не о независимости ученого-юриста, предмета или отрасли знаний, называемой правом. В рассматриваемом смысле это вообще не наука.
Достижение Г. Кельзена состоит в том, что он показал нам право таким, каким оно было бы в условиях бессодержательного, пустого пространства. Право в своей чистоте, окруженное лишь самим собой. Забудьте, пожалуйста, что право есть социальный феномен, что все связано с правом. И как тогда право будет себя вести? Каким образом возможно его движение, какого рода заключения отсюда выводимы?
В сочинении "Основные проблемы доктрины государственного права" 1911 г. Г. Кельзен рассуждал о праве как о геометрии. В ней присутствуют одни абстрактные фигуры, наполняющие воображаемое пространство. И вы заинтересованы только в вычисляемом взаимодействии между элементами этого пространства. Но еще Э. Мах в своей великолепной работе показал, что существует лишь "практическая", а не "чистая" геометрия. Не случайно эта наука была выдумана жителями Древней Месопотамии и греками. Однако, по Г. Кельзену, в геометрии нас не должно интересовать содержание фигур и форм. Им может быть жидкость, скажем, вино или коньяк. Не дело геометрии вмешиваться в подобные вопросы. Так же и не дело юриста выяснять то, для чего существует право, каким содержанием оно наполнено.
Поэтому Г. Кельзен и стал тем, кто дал форму континентальному праву. Ибо таким образом он смог выразить дух нашей правовой системы. Он, и никто другой.
К сожалению, в СССР Г. Кельзена почти никто не читал. Можно даже сказать, что для этой страны он отсутствовал. Однако в Восточной Германии труды Г. Кельзена изучали. Мой друг-коммунист опубликовал в ГДР книгу под названием "Чистое предательство права", именно так можно обыграть заглавие кельзеновской работы на немецком языке. Это глупо и демонстрирует полное непонимание идей Г. Кельзена. Сейчас, разумеется, постмодернистские правоведы могут отрицать и критиковать его. Почему бы и нет, это легко. Почему бы также не отрицать марксизм? Но без Г. Кельзена нет континентального права. Вся схема последнего может быть отчетливо представлена только благодаря Г. Кельзену.
Вспомните его полемику с К. Шмиттом, когда во время Веймарской республики на кону была судьба Германии. Тогда Г. Кельзен в сущности заявил, во всяком случае, это подразумевалось, что он заинтересован в одной законности. Таким образом, Г. Кельзен был привержен той идее, что право должно определять право. Эта мысль является для него конечным аргументом. И повторю вновь: континентальное право не может существовать без Г. Кельзена.
Тем не менее, если вы возьмете все кельзеновские работы, то увидите, что многие из них противоречат друг другу. Поэтому в ходе преподавания теоретических положений Г. Кельзена я останавливаюсь на четырех периодах его деятельности. Во-первых, это уже упомянутое сочинение 1911 г. Во-вторых, я разбираю "Общее учение о государстве" 1925 г. В-третьих, рассматривается "Чистая теория права" 1934 г. В-четвертых, мною анализируется "Общая теория норм" 1979 г.
"Общая теория права и государства" 1945 г. – это фундаментальная работа Г. Кельзена, где он ссылался на сочинения Д. Ч. Грея, цитировал наставление епископа Б. Ходли английскому королю Георгу I. Более того, в "Общей теории права и государства" Г. Кельзен изложил детальное объяснение концепции юридической силы, которое содержит в себе внутренние противоречия. В связи с этим, кстати, я опубликовал очень интересную статью о кельзеновской доктрине правоприменения. Одним словом, факт состоит в том, что многие последующие теоретические позиции Г. Кельзена не согласуются с предыдущими, и каждые положения по-своему верны.
Но право тоже является сложным, противоречивым феноменом. У права столько пониманий, подходов… Я часто ссылаюсь на сочинение А. Росса "К реалистической юриспруденции", которое выступает для меня ключевой работой. Здесь утверждается, что большинству дискуссий в юриспруденции свойственна нерациональность, неверное представление и несовпадение в обсуждаемом предмете. Какой смысл вы вкладываете в право при анализе той или иной проблемы? Изменение смысла означает смену дискутируемого вопроса. Право в книгах и право в действии – это различные предметы.
Но Вы спрашивали меня, почему я стал заниматься философией права… Мой отец был очень богатым предпринимателем. Он владел автомобильным заводом, который выпускал машины для экстренных служб, автобусы, грузовики… Однако затем все имущество отца подверглось экспроприации. Разумеется, имея происхождение из подобной семьи, я был лишен возможности поступить в университет. Поэтому в течение полутора лет мне пришлось работать шахтером. Далее местной коммунистической партией я был направлен в горный институт, который находился вдали от моего дома. Но такая учеба была не по мне.
Преодолев огромные трудности, я смог вернуться в свой родной город Печ, где поступил на юридический факультет. В то время там начал преподавать К. Кулчар. Фактически он являлся основателем социологии права в социалистических странах, включая СССР. Сочинения К. Кулчара были переведены на русский язык и образовали фундамент для работ В. П. Казимирчука, С. В. Боботова и других советских специалистов. Благодаря поддержке К. Кулчара после окончания университета меня приняли в Институт государства и права Венгерской академии наук. В тот период его возглавлял Имре Сабо, который относился к познанию и учености с глубоким почтением. И. Сабо уважал меня и выступал в мою пользу. В конце концов, это был фантастически гуманный и достойный для подражания человек. Ряд ученых-юристов, включая Ф. Мадла, находились тогда в шатком "политическом" положении. Имре Сабо буквально спас их.
– Профессор Варга, Вы общались со многими выдающимися правоведами XX в.: Г. Хартом, Р. Дворкиным, Д. Разом. Можете ли Вы выделить ту черту, которая свойственна им всем?
– Едва ли я способен ответить на этот вопрос. Впрочем… в конечном итоге философы права, большинство из которых являются высоко образованными людьми, составляют профессиональное сообщество. У нас есть совместные вопросы, общие методологические проблемы и т.д. Но если вы ищете присущую всем черту… я думаю, что она заключается в осуществлении такого научного поиска, где отсутствуют предустановленные выводы. Это означает, что какие-либо первичные элементы, утверждения не в состоянии предопределить результаты исследования.
– Профессор Варга, большое спасибо за интервью!
– Спасибо Вам.
Беседовал и переводил с английского Евгений Тихонравов