Еще раз к вопросу о прецеденте в России: взгляд из провинции
В последнее время развернулась интенсивная дискуссия о приемлемости правил прецедента для российской правовой системы.
Способ управления с использованием правовых норм эффективен. Это позволяет включить практически каждого активного человека в реализацию единой концепции. В настоящее время говорить о реальном использовании управления посредством правовых норм не приходится, имеется лишь воспроизведение внешних форм. Судопроизводство не придает стабильности власти, а напротив, оттягивает ресурсы. Но главное — отсутствует концепция, которая бы предполагала полное использование потенциала правовых норм как основного средства управления.
Необходима сложно выстроенная правовая система, эффективность которой будет основана на интеллектуальной силе заложенной в ее фундамент концепции и на принципах судопроизводства, пользующихся доверием населения. Даже при существенном ослаблении государственной власти, вплоть до разрушения ее важных элементов, источником стабильности будет одобрение населением предложенной системы судоустройства. Для этого требуется в рамках конкретной концепции сформулировать иерархию понятий, следование которым будет направлять активность людей без какого-либо внешнего принуждения.
В России нет публично действующей структуры, которая осмысливала бы правовую реальность во всем ее многообразии. Причина этого, по-видимому, в аннигиляции такой науки, как теория права. Теория права, будучи самым вероятным модератором спора отраслевиков, давно сдала без боя свои позиции. Все достойные внимания исследования по юриспруденции проводятся в рамках отраслевых дисциплин, но при отраслевом подходе невозможно выстроить целостную концепцию и крайне сложно исследовать общеправовые проблемы. Поэтому, какие бы великолепные новации ни предлагались из какой-либо одной отрасли, они не выйдут на уровень целостного метода. В подобных условиях любая претензия на целостность является лишь борьбой одной бюрократической иерархии с другой.
В историческом пути России метод управления с опорой в первую очередь на правовые нормы никогда не стоял на первом месте. Организация государственного механизма России всегда была проще, чем те государственные декларации, на которые мы традиционно ориентируемся. Филигранность правовых понятий была излишней, как и затраты на воспитание госслужащих.
Задача метода управления с использованием правовых норм в том, чтобы люди добровольно отдавали свою энергию. Для этого они должны не только верить, но и понимать. Это означает, что все основные понятия, используемые на практике, должны легко и быстро усваиваться. Если же стоит задача по отдалению большинства людей от понимания используемых правовых понятий, то соответственно создается очередная декоративная модель. Но поскольку мы условились, что, возможно впервые в истории России, стоит задача по построению реальной правовой механики, попытаемся ответить на вопрос о роли прецедента в правовой системе России человеческим языком.
Суть идеи прецедента в том, чтобы черпать правовую норму из жизни. Если же принять на веру тот простой факт, что правовая норма существует для того, чтобы регулировать жизнь, то несложно прийти к мысли о тесной связи между правовой нормой и судебной практикой. В идеале процесс правотворчества может быть исчерпан низовым правотворчеством на местах.
Сложность восприятия приведенного тезиса для современного человека замутнена феноменом государства, который невозможно раскрыть в двух словах. Безусловно, сущностью государства является сумма добровольных отказов людей от личного суверенитета. Именно добровольность такого отказа свидетельствует о стабильности государства, недобровольность же — об обратном.
Одним из следствий возрастания роли государственной машины выступает отстранение людей от непосредственного участия в судебной процедуре. Правила игры определяет государство, население же в зависимости от собственных пожеланий и активности участвует в этом процессе. Судья проходит цепочку официальных и неофициальных инициаций, после чего он уже не отождествляет себя с народом. Если со стороны населения есть претензии, для участия в отправлении правосудия создаются специальные механизмы легитимации судебного действа: суд присяжных, выборы судей, заседатели (непрофессиональный судья), участие представителей общественности в принятии организационных решений. Прецедент в соединении с принципом состязательности — один из таких механизмов.
Сам по себе прецедент в каждом конкретном случае сопровождается множеством оговорок. Ведь далеко не всякое судебное решение становится ориентиром для последующей судебной практики. Применительно к России вести речь о конкретной форме реализации прецедента пока рано, поскольку отсутствует столь необходимый параметр, как активность населения.
О чем же ведется речь, когда в России обсуждают тему прецедента? По большому счету метод управления с использованием правовых норм — это западноевропейский институт, нацеленный на управление людьми на основе алгоритмов, вшитых в правовую ткань. Но специфической чертой нашего государства является полное отсутствие автоматических механизмов, все управление происходит на ручной тяге. Никаких алгоритмов, только конкретные сиюминутные инструкции. Это объясняет традиционное безразличие к теме законотворчества, которое выражается как в полном уходе в директивный метод управления ("указанное право" в первые годы президентства Бориса Ельцина), так и в избыточности законодательной деятельности с чрезмерно завышенными планками (мол, какая разница — все равно действует только конкретная команда).
При этом ценность и необходимость отыгрывания декоративного направления остаются важны. Для убедительности данного процесса требуется воспроизведение основных "раскрученных" понятий, пускай даже в усеченном режиме. Можно процитировать великолепные слова председателя ВАС РФ Антона Иванова: "Если мы посмотрим на нашу судебную систему с точки зрения дихотомии "прецедент — не прецедент", то окажется, что она находится где-то посередине, причем довольно давно".
Очевидно, никаких реальных перспектив для реализации прецедента в России нет. Вводить прецедент в полном соответствии с пониманием англо-саксонской правовой системы — это примерно то же самое, как пытаться включить в розетку компьютер из дерева.
Однако связь судопроизводства с жизнью надо демонстрировать.
Выход был найден давно — руководящие разъяснения Высшего Суда. Удобство и изящность этого решения впечатляют. Во-первых, снята проблема судебной активности на местах. Упрощается задача подбора кадров. Хороший судья в России подобен шкафу с картотекой. Запоминать должен быстро, вовремя доставать нужную карточку, замирать в случае отсутствия нужной карточки. Помнить, но не рассуждать. Во-вторых, присутствует приятная произвольность признания конкретной ситуации общим правилом, что создает свободу маневра. Именно это и определило успешность и эффективность постановлений пленумов в советский период.
Сейчас данный метод применяется активно, но, что называется, осадок остается. Есть противоречие между продекларированными принципами судебной деятельности и сугубо административным характером руководящих разъяснений. Пишут на эту много, а иногда и интересно, но после прочтения подобных работ невозможно получить вразумительный ответ о сущности постановлений пленумов высших судов. Проблема в том, что в условиях перенятого и не адаптированного понятийного аппарата феномен руководящих разъяснений высших судов правовым назвать нельзя. Отсюда и стыдливость в использовании на практике правовых позиций, изложенных в постановлениях пленумов.
На мой взгляд, затронутая проблема разрешима. Следует произвести системную ревизию и перетряхнуть понятийный аппарат. Однако это невозможно сделать с позиции одной из отраслей. Надо как минимум реанимировать теорию права как науку.
Между тем динамика правовой реальности в России присутствует, происходит поиск приемлемой правовой формулы для вживления в правовую систему России самого слова "прецедент". Задача вполне понятная. Прецедент — это слово-маркер, порождающее доверие к суду.
Конечно же, нет никакой проблемы в скрупулезном применении судьями действительно руководящих постановлений пленумов. Проблема в соответствии этого механизма идее судебной власти. Но для нее нет удачного термина, что приводит к путанице. Кто-то, принимая участие в дискуссии, говорит о прецеденте в том смысле, который в него вкладывается в англо-саксонской правовой системе. И отвечает, естественно, что нет необходимости введения прецедента в России, так как отсутствует важный для этого параметр — активность населения. Реальной претензии граждан на участие в осуществлении правосудия нет, а создавать очередной тяни-толкай нет смысла.
Итак, все формы участия общественности в организации судебной власти реализуются как дозволение-принуждение, а отнюдь не как уступка давлению общественности. А кто-то рассуждает о необходимости придания европейского лоска уже существующим организационным решениям (руководящим разъяснениям).
Михаил Поздняков